Пойте — пойте, бубенчики ландышей, О весенней любви, тихо канувшей, О улыбке лазоревой девичьей Пойте — пойте, мои королевичи, Ты так светла в клубящемся покрове. Твое лицо — восходный Уротал. В твоем дремучем чернобровье Ты вся — мечта коралловых уловов. Твои уста — факирская печать. В твоих очах, в очах лиловых, Хотел бы сердце закачать. А где-то плачь и грохоты орудий: Так было встарь, так вечно будет впредь Дай погрузиться в белогрудьи
День алосиз. Лимонолистный лес
Драприт стволы в туманную тунику. Я в глушь иду, под осени berceuse, Беру грибы и горькую бруснику. Кто мне сказал, что у меня есть муж И трижды овесененный ребенок?.. Ведь это вздор! ведь это просто чушь! Ложусь в траву, теряя пять гребенок… Поет душа, под осени berceuse, Надежно ждет и сладко-больно верит, Что он придет, галантный мой Эксцесс, Меня возьмет и девственно озверит. И, утолив мой алчущий инстинкт, Вернет меня к моей бесцельной яви, Оставив мне незримый гиацинт, Святее верб и кризантэм лукавей… Иду, иду, под осени berceuse, Не находя нигде от грезы места, Мне хочется, чтоб сгинул, чтоб исчез Тот дом, где я — замужняя невеста!.. Когда сиреневое море, свой горизонт офиолетив, Задремлет, в зеркале вечернем луну лимонно отразив, Я задаю вопрос природе, но, ничего мне не ответив, В оцепененьи сна блистает, и этот сон ее красив. Ночь, белой лилией провеяв, взлетает, точно белый лебедь, И исчезает белой феей, так по-весеннему бела, Что жаждут жалкую планету своею музыкой онебить, Бряцая золотом восхода, румяные колокола. Все эти краски ароматов, всю филигранность настроений Я ощущаю белой ночью у моря, спящего в стекле, Когда, не утопая, тонет лимон луны в его сирени И, от себя изнемогая, сирень всех нежит на земле. И не было места средь дня, Чтоб ей не хотелось меня. Чтоб мог я помыслить: “не жду…”
В ней тихо бродила душа.
………………..
